в конце концов, это типа моё боевое крещение в этом фэндоме.
3.10. Анжольрас/Грантер. Рисовать портрет спящего Анжольраса.
Пишет lesmis fest anon:
28.04.2013 в 23:31
исполнение 1, около 370 словПальцы Грантера бережно касаются впадинок в уголках губ Анжольраса.
Затем скользят выше, до нахмуренных во сне бровей и закрытых глаз.
Грантер невесомо прикасается к кончикам кудрей.
К ресницам.
Грантер обрисовывает скулы.
Пальцы Грантера перемазаны углём, и он заклинает себя поторопиться, потому что Анжольрас, спящий за столиком «Коринфа», может в любой момент и проснуться.
И увидеть его, Грантера, в непозволительной близости.
Грантера, рисующего на оборотной стороне плана улицы Шанврери его, Анжольраса, портрет.
Грантер и сам не понимает, как в его кармане сегодня оказались обломки рисовального угля; обычно ничего подобного за ним не водилось, он редко брал с собой что-нибудь кроме бутылки.
Впрочем, Грантер и сегодня пьян так, что всё перед его взором размывается, винное марево стелет пеленой, и он даже не до конца уверен, что здесь, в «Коринфе», нет больше никого.
Он даже не уверен, что и Анжольрас здесь; хотя его-то он как раз видит слишком чётко, настолько чётко, что это кажется подозрительным. Может быть, образ Анжольраса просто отпечатался на века на задней стенке его черепа.
Кто знает.
Грантер пьян, но в силах рисовать. Силы взялись ниоткуда — это душа нашептала ему «carpe diem, carpe horas»*, а руки не посмели отказаться.
Грантер упорно водит шершавым кусочком угля по бумаге, упорно старается запечатлеть прекрасное.
Грантер недоволен результатом; Грантеру кажется, что и вполовину невозможно передать эту античную суровость вкупе с юношеским обаянием. Невозможно изобразить эти губы, эти спадающие на лицо волосы так, чтобы они дышали и наполнялись пьянящей красотой настоящего Анжольраса.
А если и возможно сделать это хотя бы частично, уверен Грантер, то нельзя делать это так лихорадочно быстро и таким неряшливым материалом; античных богов высекают из мрамора, а не лепят из глины под ногами, Аполлонов пишут самыми яркими красками этого мира.
Хотя если бы случайному зрителю довелось увидеть этот портрет, он отметил бы полное сходство, а кому-то показалось бы, что рисунок живёт и дышит.
Грантеру же рисунок казался слабым, далёким, серебристым призраком того, что он видел сейчас перед собой. Но, закончив, он аккуратно сложил листок, и, поколебавшись, сунул во внутренний карман жилета.
Только ради этого стоило учиться живописи.
Чтобы иметь при себе этот отголосок того самого прекрасного, что когда-либо случалось в жизни Грантера.
Чтобы иногда касаться его губ и волос — в невозможности коснуться хотя бы руки.
Потому что, знает Грантер, таким, как он, всё равно не суждено большее.
*carpe diem — «лови день», carpe horas — «лови часы» (лат.)
URL комментарияЗатем скользят выше, до нахмуренных во сне бровей и закрытых глаз.
Грантер невесомо прикасается к кончикам кудрей.
К ресницам.
Грантер обрисовывает скулы.
Пальцы Грантера перемазаны углём, и он заклинает себя поторопиться, потому что Анжольрас, спящий за столиком «Коринфа», может в любой момент и проснуться.
И увидеть его, Грантера, в непозволительной близости.
Грантера, рисующего на оборотной стороне плана улицы Шанврери его, Анжольраса, портрет.
Грантер и сам не понимает, как в его кармане сегодня оказались обломки рисовального угля; обычно ничего подобного за ним не водилось, он редко брал с собой что-нибудь кроме бутылки.
Впрочем, Грантер и сегодня пьян так, что всё перед его взором размывается, винное марево стелет пеленой, и он даже не до конца уверен, что здесь, в «Коринфе», нет больше никого.
Он даже не уверен, что и Анжольрас здесь; хотя его-то он как раз видит слишком чётко, настолько чётко, что это кажется подозрительным. Может быть, образ Анжольраса просто отпечатался на века на задней стенке его черепа.
Кто знает.
Грантер пьян, но в силах рисовать. Силы взялись ниоткуда — это душа нашептала ему «carpe diem, carpe horas»*, а руки не посмели отказаться.
Грантер упорно водит шершавым кусочком угля по бумаге, упорно старается запечатлеть прекрасное.
Грантер недоволен результатом; Грантеру кажется, что и вполовину невозможно передать эту античную суровость вкупе с юношеским обаянием. Невозможно изобразить эти губы, эти спадающие на лицо волосы так, чтобы они дышали и наполнялись пьянящей красотой настоящего Анжольраса.
А если и возможно сделать это хотя бы частично, уверен Грантер, то нельзя делать это так лихорадочно быстро и таким неряшливым материалом; античных богов высекают из мрамора, а не лепят из глины под ногами, Аполлонов пишут самыми яркими красками этого мира.
Хотя если бы случайному зрителю довелось увидеть этот портрет, он отметил бы полное сходство, а кому-то показалось бы, что рисунок живёт и дышит.
Грантеру же рисунок казался слабым, далёким, серебристым призраком того, что он видел сейчас перед собой. Но, закончив, он аккуратно сложил листок, и, поколебавшись, сунул во внутренний карман жилета.
Только ради этого стоило учиться живописи.
Чтобы иметь при себе этот отголосок того самого прекрасного, что когда-либо случалось в жизни Грантера.
Чтобы иногда касаться его губ и волос — в невозможности коснуться хотя бы руки.
Потому что, знает Грантер, таким, как он, всё равно не суждено большее.
*carpe diem — «лови день», carpe horas — «лови часы» (лат.)
и раз уж пошла такая пьянка
читать дальше
я ещё до фика нарисовала, но мне стрёмно тащить на фест.