пора в этом признаться в том числе себе — Жорж Благден превращает меня в желешку. вот к Аарону я как-то равнодушна, при том, что он мне очень нравится в роли Анжольраса (но каноничным Анжо я его, канешна, не считаю). но вот же блин
время для воплей «КОТИЧКА» теперь и в вашем избранном
модерн-ау Эпонина. читать дальше вообще у меня такой хэдканон: сначала она встречается (точнее, просто спит, увы) с Монпарнасом, она из неблагополучной семьи, ага. но затем встречает лезами и Мариуса, влюбляется. ещё я обожаю Эпонина|Грантер, по-моему, они могут быть отличными друзьями, Грантер вроде старшего брата для Эпонины, да они всегда друг друга поймут %)) а потом я шипперю её с Прувером, ок)))
фемслэшные Эпонина&Козетта, ха))) читать дальше я их не шипперю всерьёз, но мне нравится идея, что у них что-то было, целовались на вечеринке или что-то в этом роде))))
All my life I failed to see One good thing standing in front of me And the planets gravitate around you And the stars, the stars surround you And the angels in heaven adore you And the saints, the saints all stand and applaud you
What can I give you? What can I give you in return?
The shadow came creeping, a criminal That you chased, babe, from my life And sometimes when I'm sleeping I see him shuffle against the night Oh, he's waiting, yeah he's waiting to return And each step I take moves me one step below you And you must do in order to console me Help me, help me, help me, baby, reach down and collect me
What can I give you? What can I give you in return?
Galaxies collide; they shower down around you And I searched, I stumbled and then I found you In your robe, in your crown, reaching low, babe Reaching low down to the ground
What can I give you? What can I give you in return?
у меня какой-то ступор,что я прочитала кирпич, и теперь не знаю, чем заняться))) сижу вот, пишу всякую фигню в дневник, а можно было бы всё это слить в твиттер.
я дочитала «Отверженных», и как же там всё грустно.
в конце концов, у меня в ленте есть люди, которые кирпич ещё не читали дочитали! так что спойлер-алерт. Жавер. Он не ходил у меня в любимых персонажах, хотя я не могла не отметить его крутость в некоторых моментах и не уважать) но блин. как же я ПРОНИКЛАСЬ им в главе про самоубийство и даже раньше, на баррикадах. на самом деле мне надо это перечитать, чтобы упорядочить мысли. Гюго, что ты делаешь. Кстати, хоть мне местами и приходилось продираться через глубины его мысли и ватерлоо, Гюго оказался мне и правда близок. хотя вообще-то это ещё по фильму было понятно. не то чтобы я была прямо во всём с ним согласна, но вообще-то довольно во многом.
Мариус хотя я ожидала, что он будет меня раздражать намного больше отношением к Жану Вальжану, но как-то обошлось. но то, КАК он выживал его из дома — это брррр. просто бррр.
а самые последние главы такие печальные медленно угасающий Вальжан *и тут я подумала,что в смерти его и Фантины есть некая параллель*
история с Тенардье и вот это: «Вы спасли там жизнь полковнику... — Генералу, — поправил Тенардье, вздёрнув голову. — Полковнику!— с горячностью крикнул Мариус. — За генерала я не дал бы вам ни гроша».
НО «На деньги Мариуса Тенардье стал работорговцем» О______О I DON'T WANNA LIVE ON THIS PLANET ANYMORE это как-то особенно ужасно(((((
и сама смерть Вальжана... фраза про священника необыкновенно прекрасна.
я даже жалею, что дочитала книгу. мне как будто не хватило.
поняла ещё одну простую вещь — Мариус не выдерживает сравнения с другими героями, и с Жаном Вальжаном особенно. сам по себе, с его идиотским поведением, он был бы не так плох, если бы рядом не маячил постоянно Ж. В., принимающий порой настолько трудные решения, что все проблемы Мариуса на этом фоне кажутся пшиком.
несмотря на недавние волнения в тредике не будем говорить «срач», скажем языком Гюго! , мизераблефандом меня радует — например, отсутствием шипперских войн)) мне этого добра и в глишках хватило впрочем, какие тут могут войны — два основных фандомных пейринга между собой не пересекаются и наоборот, часто стоят рядом в фиках)))
это радует))
а ещё радует то, что и вальвер, и е/R в какой-то степени канон
Я сейчас читаю про баррикады, и мне стоит больших трудов не процитировать в этом посте весь кирпич. А может, и процитирую.
ладно, про Грантера, его мутные и нежные взгляды и невыразимую кротость не буду, со мной тут и так всё ясно.
ПРОСТЫНЯ ЦИТАТ Комбефер, Курфейрак, Жан Прувер, Фейи, Боссюэ, Жоли, Баорель и некоторые другие отыскали друг друга и собрались вместе, как в самые мирные дни студенческой дружбы. В уголке кабачка, превращенного в каземат, в двух шагах от воздвигнутого ими редута, прислонив заряженные и приготовленные карабины к спинкам стульев, эти прекрасные молодые люди на пороге смертного часа начали читать любовные стихи.Пока мужчины изготовляли патроны, а женщины корпию, пока широкая кастрюля, предназначенная для отливки пуль, полная расплавленного олова и свинца, дымилась на раскаленной жаровне, пока дозорные, с оружием в руках, наблюдали за баррикадой, а Анжольрас, которого ничем нельзя было отвлечь, наблюдал за дозорами, Комбефер, Курфейрак, Жан Прувер, Фейи, Боссюэ, Жоли, Баорель и некоторые другие отыскали друг друга и собрались вместе, как в самые мирные дни студенческой дружбы. В уголке кабачка, превращенного в каземат, в двух шагах от воздвигнутого ими редута, прислонив заряженные и приготовленные карабины к спинкам стульев, эти прекрасные молодые люди на пороге смертного часа начали читать любовные стихи. Какие стихи? Вот они: Ты помнишь ту пленительную пору, Когда клокочет молодостью кровь И жизнь идет не под гору, а в гору, — Костюм поношен, но свежа любовь. Мы не могли начислить даже сорок, К твоим годам прибавив возраст мой А как нам был приют укромный дорог, Где и зима казалась нам весной! Наш Манюэль тогда был на вершине, Париж святое правил торжество, Фуа гремел, и я храню доныне Булавку из корсажа твоего. Ты всех пленяла Адвокат без дела, Тебя водил я в Прадо на обед И даже роза в цветниках бледнела, Завистливо косясь тебе вослед. Цветы шептались «Боже, как прелестна! Какой румянец! А волос волна! Иль это ангел низошел небесный, Иль воплотилась в девушку весна?» И мы, бывало, под руку гуляем, И нам в лицо глядят с улыбкой все, Как бы дивясь, что рядом с юным маем Апрель явился в праздничной красе. Все было нам так сладостно, так ново! Любовь! любовь! Запретный плод и цвет! Бывало, молвить не успею слово, Уже мне сердцем ты даешь ответ. В Сорбонне был приют мой безмятежный, Где о тебе всечасно я мечтал, Где пленным сердцем карту Страсти нежной Я перенес в студенческий квартал. И каждый день заря нас пробуждала В душистом нашем, свежем уголке. Надев чулки, ты ножками болтала, Звезда любви — на нищем чердаке! В те дни я был поклонником Платона, Мальбранш и Ламенне владели мной. Ты, приходя с букетом, как Мадонна, Сияла мне небесной красотой. О наш чердак! Мы, как жрецы, умели Друг другу в жертву приносить сердца! Как, по утрам, в сорочке встав с постели, Ты в зеркальце гляделась без конца! Забуду ли те клятвы, те объятья, Восходом озаренный небосклон, Цветы и ленты, газовое платье, Речей любви пленительный жаргон! Считали садом мы горшок с тюльпаном, Окну служила юбка вместо штор, Но я простым довольствуясь стаканом, Тебе японский подносил фарфор. И смехом все трагедии кончались: Рукав сожженный иль пропавший плед! Однажды мы с Шекспиром распрощались, Продев портрет чтоб раздобыть обед. И каждый день мы новым счастьем пьяны, И поцелуям новый счет я вел. Смеясь, уничтожали мы каштаны, Огромный Данте заменял нам стол. Когда впервые, уловив мгновенье, Твой поцелуй ответный я сорвал, И, раскрасневшись, ты ушла в смятенье, — Как побледнев, я небо призывал! Ты помнишь эти радости печали, Разорванных косынок лоскуты, Ты помнишь все, чем жили, чем дышали, Весь этот мир, все счастье — помнишь ты? Час, место, ожившие воспоминания юности, редкие звезды, загоравшиеся в небе, кладбищенская тишина пустынных улиц, неизбежность неумолимо надвигавшихся событий — все придавало волнующее очарование этим стихам, прочитанным вполголоса в сумерках Жаном Прувером, который, — мы о нем упоминали, — был нежным поэтом.
Мабеф тут мало этих рыдательных смайлов. на самом деле весь мой пост состоит из них, и всё равно они не выражают мою печаль и мои чувства О___О
Жан Прувер и Комбефер молча сжимали друг другу руки и, прислонившись один к другому в углу баррикады, с восторгом, к которому примешивалось сострадание, смотрели на строгое лицо этого юноши, палача и жреца, светлого, как кристалл, и твердого, как скала.
— Слушай? — положив руку на плечо Комбефера, сказал Анжольрас. В конце улицы раздалось многозначительное бряцание оружия. Послышался звонкий голос: — Да здравствует Франция! Да здравствует будущее! То был голос Прувера. Мелькнула молния, и грянул залп. Снова наступила тишина. — Они его убили! — воскликнул Комбефер. Анжольрас взглянул на Жавера и сказал: — Твои же друзья тебя расстреляли.
— А знаете, господин Мариус, мне думается, я была немножко влюблена в вас.
Пятого июня утром она отправилась к Курфейраку на поиски Мариуса, но не для того, чтобы отдать ему письмо, а чтобы «увидеть его», — это поймет каждая ревнивая и любящая душа. Там она поджидала Мариуса или хотя бы Курфейрака — опять-таки чтобы «увидеть его». Когда Курфейрак сказал ей: «Мы идем на баррикады», ее вдруг озарила мысль броситься навстречу этой смерти, как она бросилась бы навстречу всякой другой, и толкнуть туда Мариуса. Она последовала за Курфейраком и увидела, где строится баррикада. Мариус ничего не подозревал, — письмо Эпонина носила с собой. Убежденная, что когда стемнеет. Мариус, как всегда, придет на свидание, она подождала его на улице Плюме и от имени друзей обратилась к нему с призывом, в надежде, что этот призыв приведет его на баррикаду. Она рассчитывала на отчаяние Мариуса, потерявшего Козетту, и не ошиблась. После этого она вернулась на улицу Шанврери. Мы уже видели, что она там совершила. Она умерла с мрачной радостью, свойственной ревнивым сердцам, которые увлекают за собой в могилу любимое существо, твердя: «Пусть никому не достанется!»
и, конечно, речь Комбефера о жёнах, сёстрах и матерях — это невозможно просто(((( я думала, будет как в фильме, и никто не уйдёт, но так, как в кирпиче, очень правильно. и про Мариуса но на этом моменте, конечно, было очень заметно, как Гюго ему подыгрывает. только перед Мариусом встал выбор — нет, ужасный выбор и почти невозможный, я согласна — как пришёл Жан Вальжан и ВСЕХ СПАС. нет, прекрасно, что он пришёл, конечно, но вот поэтому я и не люблю особо Мариуса — ладно бы он был таким же идиотом, но вымученно и сомневаясь, принимал бы решения — так нет, он же и делает почти ничего сам. на баррикады пошёл, потому что ПООБЕЩАЛ КОЗЕТТЕ УМЕРЕТЬ в этой жизни помереть не трудно, сделать жизнь значительно труднейпростите ладно, буду считать, что Мариус целиком комический герой))
хотя вот это мне очень понравилось: — Я приказываю! — крикнул Анжольрас. — Я вас прошу, — сказал Мариус.
Граждане! Девятнадцатый век велик, но двадцатый будет счастливым веком. Не будет ничего общего с прошлым. Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций...
АНЖОЛЬРАС
хотя знаете, больше всего мне нравится в Анжольрасе то, что при всей своей несгибаемой воле и непреклонности ценит человеческую жизнь. то есть всё-таки ценит, хотя и считает жертвы необходимыми. без этого он не был бы Анжольрасом и оказался бы попросту страшен, именно поэтому: Анжольрас казался воплощением революции, но была в нем некоторая узость, насколько это возможно для абсолютного, он слишком походил на Сен-Жюста и недостаточно на Анахарсиса Клотца. Однако в обществе Друзей азбуки его ум в конце концов воспринял идеи Комбефера, с некоторых пор, высвобождаясь мало-помалу из тесных рамок догматичности и поддаваясь расширяющему кругозор влиянию прогресса, он пришел к мысли, что великолепным завершением эволюции явится преобразование Великой французской республики в огромную всемирную республику. Если же говорить о методах действия, то в данных обстоятельствах он стоял за насилие против насилия. В этом он не изменился и остался верен той грозной эпической школе, которая определяется словами: Девяносто третий год.